Я не знаю, как его зовут, но я знаю, что он учится на художника, но почему-то говорит по-французски. По крайней мере, я так думаю, иначе зачем бы ему словарь французского? Если он, конечно, не играет в Нэнси Дрю. У него есть сестра и они живут вместе в маленькой квартире-студии, больше похожей на обыкновенную комнату. Его сестра, в отличие от него, чистюля и её половина квартиры всегда выглядит лучше, чем у него.
Он говорит, что никогда не качался, но у него на удивление крепкое телосложение. Он высокий, такой высокий, что я едва ли выше его плеча. Мы с его сестрой любим спорить насчёт его цвета волос: я говорю, что это такой тёмный рыжий, а она говорит, что это русый с рыжим проблеском. Конечно же, он нас слышит, но не делает попыток встрять в разговор.
Я не знаю, почему я подумала, что отойти в сторону будет хорошей идеей, ведь я так неудачно налетела на стул. Но я даже не удивилась, когда ему удалось меня поймать. И я даже помню вскрики его сестры, когда прекратить обниматься было ну совсем не вариантом. Очень странное начало отношений. Было жарко, неудобно и я не люблю, когда люди дышат на меня так близко, но кто была я, чтобы рушить этот момент?
Я приходила к ним, мы вместе что-то обсуждали, смеялись, спорили, потом помогали друг другу с домашкой. В частности, мы с ней помогали ему рисовать мой портрет в образе русалки. Когда он впервые попросил меня об этом, я даже на секунду растерялась, а потом ДА-ДА, КОНЕЧНО.
А потом я нашла его дневник. Обычный, не онлайн-дневник, хотя блог у него тоже был. Я сидела в обнимку с этим дневником и рыдала, рыдала. Потому что в нём не было ни одного плохого слова. Любая запись в его дневнике, которая касалась меня, была связана с моими фотосетами, успехами, совместными прогулками. Он даже распечатал мою фотографию Джувии и вклеил её в дневник, где говорил, что не может понять, как можно быть такой замечательной. Я ею горжусь. Она такая красивая. То, что она делает, вдохновляет меня. Я рыдала и не могла остановиться, хотя понимала, что лучше бы мне перестать, потому что всё хорошо. Мне было так горько оттого, что этот человек говорит и пишет подобные вещи так легко, как будто... Очень горько быть кем-то особенным. И я просто сидела и думала: "Почему я? Почему мне так повезло? За что?" Я чувствовала себя такой счастливой, что всё тело болело и хотелось умереть. Не знаю, когда я любила его сильнее.
Он познакомил меня с его одногруппником и мы здорово провели время вместе. Интересный был парень. Индиец, что ли: весёлый, громкий, шумный. Он очень отличался от него, который мог молчать часами, извиняться за упавший учебник и прочее.
Это был солнечный день. Его сестра испекла рулет и мы копошились вокруг стола, расставляя тарелки и разливая чай. Я села за стол и посмотрела в окно. Хотя, конечно же, не в окно, а просто на кусок занавесок. Это был такой приятный приглушённо-зелёный цвет. Штора были задёрнуты, но один луч всё-таки пробивался сквозь них и я отчётливо видела пыль, которая танцевала в этом луче.
Моя мечта снова исполнилась в это же мгновение. Я обрела то, что так долго искала. Я была там, где должна была быть.
А затем я проснулась.
И сейчас, сидя перед монитором, я бездумно провожу руками по клавиатуре, ощущая вместо неё кожаный переплёт его дневника. Я одновременно счастлива и очень расстроена, а ещё я не могу понять, как такое может быть.
Конечно же, я понимаю, что это был лишь сон и что нет никаких рулетов, портретов и друзей-индийцев. Что я не смогу прийти, когда захочу в эту квартиру просто чтобы быть там, где мне хорошо. Что я никогда не увижу законченный портрет. Что больше никогда не услышу пошлый анекдот от его друга.
Но я продолжаю думать, что если я осознавала себя во сне, значит, это было. В другой реальности, в другом времени, где угодно, но это было. И мне достаточно этого, чтобы знать, что кто-то, чьего имени я не знаю, считал меня особенной, рисовал мне портреты и раскачивал нас с его сестрой на качелях.
Сегодня будет хороший день.